ИнтервьюРАЗВЛЕЧЕНИЯРубрики

Станислав Дробышевский: «Важно не деградировать и сохранить науку»

Научная деятельность – самая подходящая для хомо сапиенса, человека разумного, считает известный антрополог Станислав Дробышевский. Ученый многие годы изучал древних людей, их образ жизни и занятия и в интервью рассказал о тонкостях своей профессии, а еще поделился предположениями о том, что ждет человечество в будущем.

Станислав, как случилось, что вы увлеклись антропологией?

Лет в пять у меня появилась очень красивая книга «Палеонтология в картинках», и я мечтал быть палеонтологом. Меня интересовала древность: динозавры, древние животные и люди. Повзрослев, поступил на факультет биологии, а там выяснилось, что на кафедре антропологии самые адекватные преподаватели, поэтому и пошел туда.

Среди ваших студентов наверняка есть ваши единомышленники, которые работают с вами бок о бок?

Я не только преподаю, но и руковожу летней выездной практикой, которая длится 28 дней, поэтому постоянно работаю со студентами. Но уже давно никто не выбирает меня в качестве научного руководителя, на нашей кафедре студенты в последнее время не хотят заниматься палеоантропологией и антропогенезом, и я только рад этому, потому что руководительство отнимает много времени и сил.

На лето 2022 года у вас уже запланирована экспедиция? Можете рассказать, чем будете заниматься, какие цели ставите?

Окончательного решения еще нет, выбор места зависит от многих причин, ведь антропологи работают в связке с археологами, но собираюсь в Брянскую область, в Хотылёво, куда езжу уже несколько лет. Хотылёво – это самая северная стоянка неандертальцев в России, ее открыли еще в советские времена. Там берег тянется на километры, и в эти места неандертальцы тысячи лет приходили, так что там много находок может быть. Но нет цели срочно вспахать всю территорию, это нужно делать грамотно. Уже найдены древние орудия труда, этим летом нашли мамонта, ведутся его раскопки… Надеюсь, выделят грант, и можно будет продолжать исследования. Я много где побывал с экспедициями, но в Хотылёво хотел бы всю жизнь ездить, это практически экспедиция мечты: отличный умеренный климат, шикарные археологи в связке, стоянка неандертальцев. Рано или поздно мы найдем их останки, и это будет сенсация, потому что на Русской равнине костей неандертальцев еще не находили. Важно в этот момент рядом оказаться, ведь можно всю жизнь ездить в экспедиции и без результата, как повезет. Но я ищу не только останки. Быт, образ жизни, поведение – это тоже часть человека, надо изучать все в совокупности.

Что важнее в профессии антрополога и археолога: терпение или удача?

Удача необходима, но она прогнозируема в каком-то смысле, ведь археологи копают не в случайном месте. Экспедиции предшествует большая подготовительная работа: археологи изучают карты, выясняют, что в этом месте уже найдено, читают полевые дневники предыдущих поколений, сами копают по полям и оврагам и рано или поздно что-то находят. Здесь уже нужны упорство и терпение, ведь древние люди ценные вещи просто так под ноги не бросали. Можно несколько сезонов на стоянке работать и ничего стоящего не найти, поднимая из земли орудия труда, черепки, а потом вдруг отрыть что-то экстраординарное.

Главное – иметь достаточно знаний, чтобы понять ценность своей находки.

Естественно! Почему черные археологи – это сволочи? Не будучи специалистами, они просто уничтожают информацию, и мы об этом уже никогда ничего не узнаем. Если есть стоянка неандертальцев, надо понимать, что они здесь не появятся больше никогда, это уникальное событие в уникальном месте. И если камни раскопать как попало, второй раз так же они не лягут. Поэтому копать должны специалисты, ведь иногда даже они не сразу могут отличить, что тут мусор, а что нет.

Какие из своих трудов вы считаете самыми важными для развития современной антропологии?

Из моих работ, думаю, главная – это «Эволюция мозга человека», потому что до меня этой темой занимался ученый Шевкуненко, задолго до моего рождения, и потом эта тема никого не интересовала. И еще мои книги «Антропогенез» и «Палеонтология антрополога»: они задумывались как методички, но по итогу кратко, емко, четко рассказывают о происхождении человека и о разнообразии современного человечества. Новее и полнее книг на эту тему нет, так что тоже полезная работа.

Станислав, о чем в принципе могут рассказать человеческие кости? Что по ним можно определить и понять?

Что угодно можно определить, это зависит от сохранности костей и качества раскопок. Можно вычислить расу, возраст, чем питались, чем занимались. Вот, например, в Крыму мы находили скелеты галерных рабов – по ним было видно, что это рабы, понятно, кто правша, а кто левша, что они ели, в каком возрасте и чем болели.

Другая история: древние греки писали о том, что скифы страдают «женской болезнью», что они полные, водянистые, с писклявыми голосами. Мне всегда это казалось странным: как так, крутые воины, скачущие на быстрых конях с акинаками, и вдруг такие женоподобные? Уже в наше время, когда стали изучать черепа скифов, обнаруженные еще в XIX веке, выяснилось, что греки не соврали: у многих скифов был внутренний лобный кератоз, а он возникает в результате нарушения гормонального баланса, когда у мужчин слишком много женских гормонов. То есть среди скифов действительно было много таких, с нарушением гормонов, и это бросалось в глаза.

Или мой любимый пример: в Чехии обнаружили бедренную кость мужчины, возраст – 26 тыс. лет, и по изотопному составу костей выяснилось, что в течение жизни он ел морскую пищу, но до ближайшего моря там очень далеко. Получается, этот дядька по какой-то причине от края до края прошел весь существовавший на тот момент мир, от Адриатического моря до ледников на севере Европы.

Что вы мечтаете исследовать, что хотите найти? Есть у вас заветная мечта?

В Хотылёво очень хотел бы найти неандертальца в полный рост. Но я же антрополог, у меня нет глобальной цели самому что-то откопать. Достаточно археологов, которые прекрасно этим занимаются. Моя задача – понять, почему происходили разные процессы, анализировать, писать статьи и книги о находках, а для этого вообще необязательно в экспедиции ездить.

Вы в том числе преподаете и расоведение. Какой у вас прогноз по ситуации с движением «Черные жизни имеют значение»?

Мне политические игры до лампочки. В США был белый расизм, теперь черный – видимо, по-другому они не могут, но расизм никогда ни к чему хорошему не приводит. Нам надо следить за тем, чтобы в России подобного не было. Я на своем месте стараюсь работать над этим, рассказывая о расовом разнообразии студентам.

Если расовая принадлежность не определяет интеллектуальные и когнитивные способности человека, получается, раса – это просто совокупность внешних признаков?

В общем, да. Расовые признаки сформировались под влиянием адаптации, полового отбора и паттернов случайности. Другое дело, что эта адаптивность складывалась тысячи лет назад, и сейчас она полностью перекрывается культурой: понятно, что со светлой кожей на экваторе риск меланомы возрастает чуть ли не в тысячу раз, но можно мазаться солнцезащитным кремом и спокойно десятилетиями жить в Африке. Так же и у африканцев в северном полушарии развивается дефицит витамина Д, но если принимать витамины и есть морскую рыбу, рахита легко избежать.

Правда ли, что у наших предков мозг был тяжелее, чем у нас? С чем вы связываете этот факт и о чем он свидетельствует?

Да, у неандертальцев мозг весил примерно 2000 г, а сейчас в среднем 1350 г, при этом скорость уменьшения размера мозга за последние 25 тысяч лет намного больше, чем скорость его роста за последние 2,5 млн лет. То есть мозг человека стремительно уменьшается, и это настораживает, мягко говоря. Еще какие-нибудь 200 тысяч лет, и мы окажемся на уровне австралопитеков. Судя по всему, никакого естественного отбора на увеличение мозга нет, а значит, неизбежно его уменьшение.

Получается, это естественный процесс? На что он повлияет? На мыслительные способности?

Есть оптимистичная и пессимистичная концепции. Оптимистичная говорит о том, что повысился КПД: мозг стал меньше весить, но имеет больше функционала. Как ЭВМ когда-то занимала целый этаж, а теперь компьютер умещается в кармане. Никаких внятных доказательств, что это именно так, нет, если честно.

Негативный сценарий говорит о том, что мы тупеем. У кроманьонцев от больших мозгов зависело выживание, а нам мозги уже не очень нужны, и с меньшим мозгом сейчас можно спокойно жить и прекрасно себя чувствовать, чем миллиарды людей и занимаются, делая что-то свое, узконаправленное. Кто-то умеет шашлыки жарить, кто-то машину водить, кто-то кирпичи класть… А кроманьонец умел все: огонь добывать, жилище строить, охотиться, с соседями общаться и договариваться, и все это надо было делать быстро, ведь и жил он около 30 лет. От нас всего этого уже не требуется. А если нет запроса на отбор по интеллектуальным способностям, то будет происходить снижение интеллекта. И упрощение – это гораздо более вероятный сценарий, чем усложнение.

Печальный прогноз. Что же делать, чтобы в каждом отдельно взятом случае развивать интеллектуальные способности?

Учиться, учиться и еще раз учиться. Хорошая новость состоит в том, что работа мозга зависит не только от его объема. Размер имеет значение, конечно, но в пределах популяции небольшие колебания объема мозга непринципиальны. Интеллект зависит от нейронных связей: чем больше связей, тем совершеннее мозг. Количество нейронных связей, с одной стороны, заложено генетически, а с другой стороны, определяется деятельностью: если человек учится чему-то, у него растет количество нейронных связей.

То есть, если иметь в своем роду интеллектуальный потенциал, родиться в хорошей семье, но самому при этом ничего не делать, то человек будет весьма посредственным. И наоборот: при очень среднем старте можно здорово развиться, просто нужно приложить больше усилий.

Есть ли у вас предположения, как будут выглядеть наши далекие потомки? Какими они будут?

Это очень сильно зависит от условий, от того, на что будет направлен отбор. Наиболее вероятный сценарий – вымирание людей как вида в ближайшие 100–300 лет. Чисто математически очевидно, что большинство видов на планете вымирает, и, скорее всего, это ждет и людей.

Если мы все-таки не вымрем, то многое зависит от климата: будет теплеть – станем стройнее, будет холодать – станем коренастее, а будет отбор на интеллект – станем умнее. Скорее всего, у нас исчезнут зубы мудрости, малая берцовая кость, аппендикс и другие атавизмы.

А самый приятный, на мой взгляд, вариант – это самомодификация. Мы же разумные существа, а значит, можем не подчиняться естественному отбору, по которому обречены на вымирание, а напрячься и сами себя эволюционировать. Но только не фашисткими методами евгеники, когда «неподходящих» людей отправляли в концлагеря и газовые печи, а с помощью генной модификацией, воздействуя на устройство человека без всяких промежуточных стадий. Мы пока этого и близко не умеем делать, конечно, и ни один генетик за это не возьмется, но если пытаться, то, глядишь, через несколько поколений сможем модифицировать человека безопасно и четко. Чтобы дождаться этого момента, нужно развиваться, хорошо учиться сейчас, не деградировать и сохранить науку.

При этом у нас в школах натаскивают детей на точечные знания ради ЕГЭ. Что будет с наукой с таким подходом?

Да, с ЕГЭ далеко не уедешь… Но человечество велико: кто-то даже букв не знает, а кто-то в космос ракеты отправляет. С одной стороны, мы единый вид, с другой – различия в развитии велики. Если не Россия, если мы упустим свои шансы, то китайцы точно сделают. Другое дело, хочется, чтобы наша нация в будущем тоже была представлена, а для этого надо напрягаться и действовать. Но и сейчас Россия на неплохих позициях, еще не все пропало. По крайней мере студенты умные встречаются, многие стараются. Потенциал у нас хороший, но важно, что с этим потенциалом делать.