«Когда мне бывает грустно, я иду к памятнику Станиславского и Немировича-Данченко»
Молодой китайский режиссер Дин Итэн выбрал для своей первой российской постановки в Театре Наций сатирический роман Лю Чжэньюня «Я не убивала своего мужа». Чтобы обойти китайский закон об одном ребенке, Лю Сюэлянь, главная героиня романа, решает развестись с мужем, чтобы, как только ребенка запишут в ЗАГСе, снова заключить брак. Но после развода ее бывший муж женится на другой женщине. С этого момента Лю Сюэлянь, словно античная героиня, начинает непримиримую борьбу за свою любовь и правду…
Дин, почему ваш выбор пал на этот роман? Думаете, он «зайдет» российскому зрителю?
Я рекомендую сначала посмотреть нашу постановку, а потом уже прочитать книгу! В Китае этот роман очень популярен, его читал буквально каждый, а Лю Чжэньюнь — один из самых известных в Китае писателей наравне с Мо Янем или Юй Хуа. Все трое примерно одного уровня, их книги переведены и достойны внимания российского читателя… Каждый из них очень много знает и пишет о жизни маленького человека и о том, как сильно изменилась жизнь обывателя в Китае за последние несколько десятков лет.
Жизнь маленького человека — популярный объект исследования в азиатской литературе и важный секрет востребованного у современной аудитории произведения. «Я не убивала своего мужа» — это тоже история маленького человека, обычной женщины, которая обращается cо своими нуждами в разные инстанции, и постепенно из частной бытовой ситуации вырастает что-то монструозное, пугающее сильных мира сего.
Книга сатирическая, а как бы вы определили жанр своего спектакля?
Это будет комедия с элементами драматического спектакля. Постановка сделана не по законам русского психологического театра, здесь много элементов пекинской оперы. Это будет в новинку для русского зрителя, освежит его восприятие.
А как вы относитесь к русской классической театральной школе?
Безусловно, на меня очень повлияли школы Станиславского и Мейерхольда — я уже не ставлю спектакли в чисто китайском стиле… Я хожу в футболке с изображением Станиславского и воображаю, будто он наблюдает за нашей работой. Более того, считаю себя наследником Станиславского. Я пять лет учился в Дании у Эудженио Барбы. Барба был первым учеником великого польского режиссера Ежи Гротовского, а Гротовский считал себя прямым последователем Станиславского. Когда мне бывает грустно, я иду к памятнику Станиславскому и Немировичу-Данченко в Камергерском переулке, смотрю на этих великих людей, и мне становится лучше.
Что специфически китайского в этом спектакле?
Сама история происходит в китайских реалиях, соответственно, для меня очень важно, чтобы артисты тоже почувствовали себя китайцами. Да, у нас есть костюмы, реквизит, грим и даже элементы хореографии, отсылающие к китайской культуре, но этого недостаточно! Внешние проявления должны быть дополнены специфическим китайским вайбом… Для этого мы смотрим отрывки из китайских спектаклей и фильмов. Я рассказываю артистам о конфуцианстве, буддизме, даосизме. Мне нужно, чтобы артисты примерно представляли картину мира китайца, понимали, что у него внутри.
Вы уже работали с этим материалом. Чем московский спектакль будет отличаться от пекинского?
Всем. Да, я уже ставил эту историю. Мой пекинский спектакль увидел Евгений Миронов и заинтересовался материалом, но для Театра Наций было принципиально создать совершенно другую историю — с учетом российского контекста и работы с русскими артистами. Что касается артистов, им даже смотреть видеозапись моего спектакля было неинтересно, они хотели все делать заново!
С кем работать проще — с китайскими или русскими артистами?
Опыт работы с российскими актерами — это нечто особенное! Русские артисты привыкли максимально вникать в процесс постановки, делать работу режиссера за него. Они предлагают решения, проявляют инициативу, в отличие от китайских артистов, которые просто полностью слушаются режиссера. У нас, например, был такой момент… Есть кусочек спектакля, где важный китайский чиновник поет песню. Актриса Мария Смольникова очень хотела, чтоб он пел эту песню в телевизоре. Я говорю: «Хорошо, давайте подумаем… Может быть…» Но Маша возразила: «Не будем ничего думать! Пусть он поет в телевизоре, и все тут!» Это очень мило.
Вы называете свой режиссерский метод «новым китайским культурным кодом». В чем его суть?
Я надеюсь создать такой тип спектакля, которого местный зритель ранее не видел. На китайскую литературную основу накладывается «русский дух». Очень важно, что наши культуры сильно отличаются. У театрального искусства в Китае своя богатая история, ей много сотен лет. Я очень рад, что у меня есть такая возможность — приехать в Россию и в работе, через себя, совмещать эти две большие культуры. К тому же каждый китаец знает, что 2024 и 2025 годы объявлены перекрестными годами культуры России и Китая, и ждет новых событий! Китайцы очень любят русскую культуру. Им интересно, чтобы я не только привнес сюда что-то свое, но и с собой из России забрал в Китай новый опыт, который мне пригодится для постановок на родине.
Что еще вас связывает с Россией?
Все мои самые любимые литературные произведения, особенно в драматургии, — это русские пьесы. И вообще китайцы любят русскую культуру, русский образ жизни, им нравятся русские продукты. Каждый раз, собираясь в Россию, я собираю заказы от друзей: просят, чтобы привез колбасу, водку, сыр. Я не просто так об этом говорю: китайцы высоко ценят хорошо приготовленную еду — это то, что определяет образ жизни нации. Этот факт лег в основу нашего сценографического решения. На сцене — классическая китайская сковорода-вок, она перевернута. Для китайца перевернутая сковородка — символ разрушенного брака, законченных отношений. Уходя из дома, один из супругов переворачивает сковородку, демонстрируя серьезность своего решения. Этот жест означает «я не хочу с тобой есть, не хочу с тобой жить». В нашей истории перевернутая сковородка — это конец старого и начало нового пути героини.
Фотографии предоставлены пресс-службой Театра Наций
