Она пришла в профессию по зову сердца и давно доказала всем, что является самостоятельной творческой единицей. В интервью актриса Анна Тараторкина рассказала о своих новых ролях и планах, о том, как рушатся иллюзии в современном мире, как дорог человеку человек, и, конечно, о своем знаменитом отце, который передал ей трепетное отношение к театру.
Фото: Н. Зыкова
Анна, вы успешная и востребованная актриса, но верны РАМТу вот уже 20 лет. Чем вам так дорога эта сцена?
Знаете, время промчалось как один миг. С одной стороны, это были очень насыщенные годы, а с другой – совершенно нет ощущения, что эта цифра про меня.
В РАМТ Алексей Владимирович Бородин пригласил меня сразу после окончания Щепкинского училища, когда увидел меня в роли Моны в дипломном спектакле нашего курса «Безымянная звезда». Замечательная роль, я ее просто обожала!.. Были предложения и от других театров, но я выбрала РАМТ, потому что это настоящий живой театр-дом. У Алексея Владимировича невероятное чутье на людей. Много лет ему удается сохранять потрясающую атмосферу семьи: у нас нет интриг, мы дружны, ценим друг друга, любим, бережем.
Помните свой дебют на сцене РАМТа? Что это было, какая роль?
В других театрах мне предлагали присоединиться к уже идущим спектаклям или брали в труппу с формулировкой «Как только вы нам понадобитесь, мы сразу вас задействуем». А Алексей Владимирович предложил мне сразу две главные роли – в пьесах «Инь и Ян. Белая версия» и «Инь и Ян. Черная версия», написанных специально для РАМТа. В первом варианте моя героиня Инга была собирательным образом всего самого доброго, женственного, мягкого, а во втором я играла уже роковую женщину. Конечно, сразу после института попасть в репетиционный процесс и в такую работу – большая удача.
Знаю, что в раннем детстве вы мечтали сыграть Пчёлку в легендарном спектакле на сцене Театра им. Моссовета, но ваш папа был резко против. Вы понимаете, почему Георгий Георгиевич так поступил?
Да, конечно, теперь понимаю. В двух словах рассказать не получится, потому что все, что связано с папой, – это особая тема, и отношения у нас с ним были тоже особые. Когда я впервые изъявила желание понять, где мой папа пропадает и что это за место такое под названием «театр», он пошел и посмотрел спектакль «Пчёлка» вначале сам. Когда понял, что обмана не будет и спектакль соответствует его художественным убеждениям, взял меня за руку, и мы пошли… Очень хорошо помню путь до Театра им. Моссовета, который находился недалеко от нашего дома. Помню, как мы проходили через служебный вход, шли по лестнице и коридорам. Помню папину гримерку, запах его коробки с гримом, его театральных костюмов… И конечно, больше всего в мою детскую память врезалось само папино отношение к театру.
Спектакль «Пчёлка» был, с одной стороны, детский, а с другой – не очень. Даже во взрослом спектакле или фильме редко встретишь, чтобы человек так играл безответную любовь! Александр Леньков здесь потрясающе играл короля гномов, который забрал в свое царство заблудившуюся девочку, она выросла и в финале возвращалась обратно в свой мир, а король оставался один. То, как он играл последние сцены, – это был разрыв всего… Естественно, в детстве я многого не понимала, но меня тогда поразила сама мысль, что мне так больно не потому, что со мной что-то случилось, а потому, что плохо кому-то другому. И плохо так, что предательски щиплет в носу и комок в горле. Вот это чудо театра, которое со мной тогда произошло, через много лет при выборе профессии выскочило, как пружинка, которую сжимали.
Так вот, в «Пчёлке» было несколько юных актеров, а дети имеют свойство быстро вырастать. Когда стало известно о необходимости заменить девочку, я умоляла дать мне попробовать… Там была роль буквально на несколько минут. Но папа тогда сказал очень определенное «нет». Так как никогда в жизни у него не возникало никаких категоричных высказываний по отношению ко мне или брату, я была потрясена и сразу замолчала. А папа просто боялся испортить мое ощущение от театра, ведь за кулисами все иначе, и люди разные, и отношения складываются по-всякому. Он хотел уберечь меня от изнанки актерской профессии, сохранить трепетное чувство к театру, которое во мне по сию пору живо. И я ему за это благодарна.
Спектакль «Пчёлка» я смотрела бесконечно, и папа все разы ходил со мной. Как это было возможно при его занятости, не могу себе представить. После папиного ухода мы с братом Филиппом сделали много вечеров его памяти – в Театре им. Моссовета, в киноклубе «Эльдар», в Театральном музее Санкт-Петербурга… И когда начали соотносить даты выхода его спектаклей, фильмов, то впали в ступор и задумались, когда же папа все успевал.
С родителями и братом Филиппом
Это был, видимо, еще один талант Георгия Георгиевича Тараторкина.
Да, папа успевал так распределить свое время, что у нас не было и намека на брошенность. Он умел быть здесь и сейчас и полностью растворялся в общении с нами… Если мы проводили время вместе, папа был наш на 100 % и ни на что не отвлекался! Было ощущение, что важнее нас ничего в его жизни нет. С этим ощущением мы с братом, собственно, и выросли.
Уже много лет спустя я поняла, что это уникальное свойство папиной личности: он во всем добивался совершенства, был перфекционистом и не умел по-другому. У него просто была такая человеческая природа. Когда он что-то делал, то отдавался этому без остатка: если стриг кусты на даче, получался Версаль; если репетировал спектакль или снимался, был погружен в процесс; и так во всем, за что бы ни брался.
Анна в роли Инги с Алексеем Яниным, спектакль «Инь и Ян. Черная версия», режиссер — А. Бородин, РАМТ
Если не получилось с «Пчёлкой», как думаете, почему тогда Георгий Георгиевич сам позвал вас в девять лет на съемки в фильме «Исчадие ада»?
Я и сама хотела бы задать ему этот вопрос… Возможно, он что-то во мне тогда увидел. Или была безвыходная ситуация: шли съемки, не могли найти девочку, а я была под рукой. И потом фильм – это одноразовая акция, а театр – повторяющаяся история. Здесь был малюсенький эпизод, и мне, конечно, было безумно интересно.
Съемки запомнились одним показательным моментом. Мы с папой пришли на «Мосфильм», там меня мгновенно переодели в сарафан и платочек, режиссер объяснил, где будет стоять папа и что нужно подбежать к нему, сказать свои фразы и убежать обратно. Отрепетировали, прозвучала команда «Мотор!», я прибежала, взглянула на папу и «споткнулась»: это было не его выражение лица и совсем чужие, не знакомые мне глаза. Меня тогда это поразило. Думаю, это важный штрих к портрету актера Георгия Тараторкина, потому что даже в ситуации, когда папа находился за камерой, он не мог себе позволить не быть в предлагаемых обстоятельствах роли. Вот такая история.
Один день продолжались эти съемки?
Да. И я даже получила гонорар – первый в жизни! Мне вручили в конверте 25 рублей за съемки и 25 рублей за озвучание. Помню это до сих пор.
Анна, в детстве вы занимались танцами и фигурным катанием, в старших классах серьезно изучали иностранные языки. Родители удивились, когда в итоге вы выбрали не иняз? В какой момент решилась ваша судьба?
И мне, и брату родительской мудростью было даровано право выбора, поскольку мы не были закулисными детьми. Актерские дети, которые растут за кулисами или на съемочной площадке, потом идут в профессию, потому что это затягивает. Наши родители, слава Богу, такой предопределенности наших судеб избежали. Они никогда не говорили дома о профессии, не обсуждали роли, репетиции, процесс съемок – буквально какие-то междометия, – и благодаря этому мы были свободны в выборе.
Мой брат стал историком и архивистом, он доцент РГГУ, декан факультета, читает лекции в разных городах и обожает то, чем занимается.
Что касается меня, я действительно очень способна к языкам, и писательская жилка во мне имеется, так что мама хотела, чтобы я стала филологом. Еще я увлекалась медициной, моей настольной книгой в школьные годы была советская «Медицинская энциклопедия» – толстенная, зачитанная мною до дыр. Мысли о медицине я оставила, только когда выяснилось, что для поступления надо знать точные науки, а Бог не наградил меня ни малейшей склонностью к ним.
Ближе к десятому классу мама сказала, что надо определяться. И вот тогда я поняла, что буду всю жизнь жалеть, если не попробую себя в актерском деле. Это был какой-то внутренний зов, и он не давал мне покоя. Я нашла замечательную студию под руководством Фёдора Владимировича Сухова «Театр на набережной», в которой дети сами сочиняют спектакли. В этой студии не было поучений и стереотипов, ничего, что может навредить детской природе. Мы там с девчонками придумали спектакль «Легкое дыхание» по рассказам И. А. Бунина. С того момента мне Иван Алексеевич очень полюбился, и спектакль этот дорог и памятен. До конца школы я ходила в студию, мы репетировали и играли.
Когда я стала поступать, во всей красе проявился мой юношеский максимализм: для меня было очень важно, что это мой выбор, мое решение. Я очень ответственно готовилась: выучила огромное количество стихов, отрывков из прозы, басен – на все случаи жизни. Поступала с невероятным азартом. И дело было не в том, чтобы кому-то или себе что-то доказать – этого не было совсем. Просто я нашла так много общего с самой собой в материале, это так со мной срослось, что у меня была огромная необходимость этим поделиться, хотелось, чтобы меня выслушали.
Я поставила себе такую цель: если поступлю везде, где буду сдавать экзамены, то имею право попробовать себя в этой профессии. А если нет, значит нет. Я не ходила только во ВГИК, где у папы был курс. Надо сказать, что своего добилась: действительно меня везде брали – и в «Щуке», и в «Щепке», и в Школе-студии МХАТ, и в ГИТИСе. В итоге я пошла в Щепкинское училище, куда поступать совсем не планировала. Решающую роль сыграл мой будущий мастер Виктор Иванович Коршунов. Меня подкупило то, как он слушал, как был заинтересован в каждом абитуриенте. С таким неподдельным интересом я нигде прежде не сталкивалась.
В роли Елены, спектакль «Усадьба Ланиных», режиссер — А. Бородин, РАМТ. Фото: С. Петров.
Ваш старший сын Никита наверняка задумывается над выбором профессии. Вы будете давать детям советы об их будущем или готовы принять их решение?
Я приму любое их решение и во всем поддержу. Мое глубокое убеждение – не нужно мешать ребенку. Надо создать для него максимально комфортные условия. Тогда есть надежда, что детская природа раскроется, и человек сам определится со своими склонностями и интересами. Поскольку я часто снимаюсь с детьми, то вижу, как родители нередко за их счет осуществляют свои мечты, пытаются восполнить свои комплексы. Это, конечно, каждый раз грустно. Поэтому я за свободу, за то, чтобы ребенку было интересно. А от ошибок никто из нас не застрахован. Не вижу ничего плохого в том, чтобы учиться и менять с годами направление своей деятельности, если будет желание. Почему бы и нет? Можно попробовать одно, другое и понять, к чему у тебя лежит душа.
Анна, родители ходили на спектакли с вашим участием?
Конечно, они всегда отслеживали все мои и телевизионные, и театральные, и кинопремьеры. Помню, как папа светился от счастья: когда мне было 23 года, вышел фильм «07-й меняет курс», и в Доме кино была премьера. Для них с мамой это было даже большее событие, чем для меня самой.
Вы сказали, что каким-то удивительным образом мама с папой при вас не обсуждали профессию. А когда вы стали актрисой, они давали вам советы?
Как правило, моей маме все нравится, она меня очень хвалит. Отчасти, думаю, она так поступает из-за того, что знает, какая я страшная самоедка. Для меня самый злой критик – это я сама. Я крайне редко бываю довольна результатом, и для меня профессия – это процесс, некий путь.
С родителями и братом Филиппом в детстве
Папа всегда боялся сбить с толку, своим вмешательством что-то испортить, помешать внутреннему процессу. Любые наставления, предложения что-то обсудить – это не про него. У него была позиция активного наблюдателя. И если меня что-то особенно заботило, то я все чаще ловила на себе папины взгляды. Но он всегда ждал, когда я первая начну диалог. Тогда он мгновенно включался, и мы часами говорили о профессии. Надо сказать, временами я раздражалась на папу, потому что эти разговоры казались мне теоретическими. Они не давали мгновенного ответа на конкретные вопросы касательно какой-то роли. Но много лет спустя я поняла, что из этих разговоров и рождается профессия. Папа не давал готовых рецептов, но мог натолкнуть на размышления, разбередить фантазию и запускал во мне внутренний разговор с самой собой, который в итоге выливался в те самые пресловутые ответы, но не в убогой сформулированной форме, а в широком жизненном понимании. Все это и рождало авторство роли в итоге.
Когда меня спрашивают, кого я считаю учителем в профессии, не задумываясь, отвечаю: «Папу», потому что такого подхода к актерской профессии я не встречала никогда и ни у кого. Уверена, что эту эстафетную палочку он принял от своего учителя Зиновия Яковлевича Корогодского, который 25 лет возглавлял легендарный ленинградский ТЮЗ, где папа сыграл свои первые и знаменитые роли.
Я общалась с выпускниками папиного курса во ВГИКе – Володей Вдовиченковым, Нелли Уваровой, другими. Все они отмечали, что папа мог с ними беседовать часами, и эти разговоры оказались самым мощным учебным процессом. Он умел заронить что-то в тебя, что позже приносило невероятные плоды. И чрезвычайно осторожно относился к своим студентам, очень заботливо, нежно, чтобы не дай Бог в них что-то не сломать. Вообще вера в человека и бережное отношение к нему – это совершенно про папу.
В роли Инги, спектакль «Инь и Ян. Черная версия», режиссер — А. Бородин, РАМТ
Предлагаю вернуться в день сегодняшний. За последний год у вас было две премьеры в РАМТе, и родился младший сын. Поделитесь, как вы все успеваете?
А еще были съемки!.. Я оглядываюсь назад и сама не верю, что это было со мной. Невероятно насыщенный, содержательный, сложный и такой же счастливый год! Каким-то чудом все удалось совместить. Спектакль «Леопольдштадт» я выпускала на седьмом месяце, премьерные спектакли играла, когда сыну Денису было всего 18 дней. А буквально через две недели раздался звонок от Алексея Владимировича Бородина: «Аня, ты готова начать репетировать?» В итоге обстоятельства сложились так, что к «Усадьбе Ланиных» мы приступили, когда сыну исполнилось три месяца, небольшой перерыв был. Но все это время я играла в театре. Дениска с мужем ждали меня в гримерке, и между сценами я постоянно бегала к ним.
В роли Натальи Дмитриевны, спектакль «Горе от ума», режиссер — А. Бородин, РАМТ. Фото: М. Моисеева.
Расскажите, пожалуйста, о своей героине в «Усадьбе Ланиных» и об особенностях работы над ролью.
Начало репетиций помню смутно, потому что бессонные счастливые ночи вводили меня в состояние легкого тумана. Но тем не менее случилась замечательная работа Алексея Владимировича с потрясающей сценографией Максима Обрезкова, который создал таинственный, ушедший, манкий мир этой усадьбы. Я очень рада, что не отказалась от этой работы, рискнула. Когда прочитала пьесу, то совершенно влюбилась в Елену, свою будущую героиню, но была уверена, что Алексей Владимирович мне эту роль не предложит, потому как до этого в РАМТе я не играла роли, близкие мне по драматизму. Эта работа стала важным этапом для меня и неким вызовом. По-актерски роль Елены очень привлекательна, она дана в развитии. Вначале мы видим женщину, уверенную, что она создана для любви, а к финалу она проходит непростой путь потерь и разочарований и находит опору в дочери, казавшейся ей лишней, мешающей в жизни. Вообще для пьесы очень важна тема принятия всего происходящего. Умеем ли мы достойно держать удар? Хватает ли нам душевных сил и мужества принять все, что с нами случилось, и новых себя? Если да, то в итоге мы знакомимся с собой другими, более настоящими. Уходят поверхностные иллюзии, и остается суть. Она может тебе нравится, может не нравится, но это ты и твой путь. Его надо принять мужественно, достойно и, как говорит моя героиня Елена, «ясно и честно жить дальше», как бы ни было больно.
Кажется, получился актуальный спектакль…
Как верно сказала одна из актрис нашего спектакля, эта пьеса – «история про всегда». В общем-то, Борис Зайцев – вторичный автор, у этой пьесы есть много параллелей, говорят, что это «тургеневщина» или «чеховщина». Но, мне кажется, Алексей Владимирович выбрал эту пьесу ради нескольких внятных, очень простых и нужных современному зрителю тем: нужно себя, как Мюнхгаузен из болота за косичку, вытаскивать из рутины, не позволять себе становиться обывателем, жить на полную катушку эту жизнь, дарованную Богом, рисковать, не бояться любить и страдать. Горе и счастье – это два полюса жизни, которые постоянно сменяются, и в этом и есть смысл.
В роли Амалии Бежецкой, спектакль «Фандорин», режиссер — А. Бородин, РАМТ. Фото: М. Моисеева.
Представьте, пожалуйста, и второй спектакль – «Леопольдштадт». Кого вы играете в этой пьесе? Чем для вас важна эта работа?
Спектакли вышли один за другим и продолжают друг друга. Темы памяти и семьи очень важны для обеих работ. Здесь тоже говорится о потерянном мире, ушедшем образе жизни, человеческих потерях…
«Леопольдштадт» – густонаселенная пьеса Тома Стоппарда, практически все роли в ней небольшого объема, но глубокого содержания, а между сценами проходят годы. Моя героиня тоже дана временным пунктиром. Вначале она молодая мама, семья живет в предвкушении миллениума, ждет начала ХХ века, всем грезятся невероятные возможности… Это спектакль о крушении иллюзий, потому что мечты и планы оказались мыльным пузырем, о страшном столкновении с жизнью, обесценивании всего, во что верили прежде. Началась Первая мировая война, потом расцвел антисемитизм, сформировался нацизм… В итоге весь клан Мерцев, к которому принадлежит моя героиня, просто истребляется, от огромной когда-то семьи остается всего три человека.
Скажите, остается ли у вас хоть немного времени для себя? Чем вы любите заниматься в свободное время?
Конечно, такого времени очень мало: если я не в театре и не на съемочной площадке, в основном сейчас я мама. Много лет занимаюсь йогой, но сейчас не до нее. И так же редко пока удается вырваться в бассейн. Для меня плавание – это мощное переключение и хорошая возможность выдоха. Я совершенно морской человек, сын Никита называет меня «мореманом». Плавание дает мне силы, энергию, уже стало привычкой, без него сложно.
И конечно, самое главное – это чтение. Урывками удается выкраивать минуты, чтобы почитать. Сейчас в РАМТе идут репетиции Марины Станиславовны Брусникиной, она будет ставить «Лето Господне» И. С. Шмелёва, где у меня одна из главных женских ролей. Я обложилась альбомами с фотографиями той эпохи, описаниями образа жизни, быта того времени… Премьера планируется уже в феврале 2025 года. Это опять-таки спектакль о том, что было и прошло невозвратно.
Этот номер выйдет под Новый год. У вас есть семейные традиции, связанные с этим праздником? И что бы вы хотели получить в подарок?
Новый год мы традиционно встречаем дома всей семьей. Раньше папа приходил с огромной живой красавицей-елью, и мы ее все вместе украшали. Теперь от этой идеи отказались в пользу искусственной елки. Достаем коробку с игрушками, которым много-много лет. Их осталось немного, львиную долю перебил в детском возрасте мой сын Никита, но самые памятные уцелели. А самый главный подарок для меня – чтобы все были здоровы! Это самое важное, чего желаю и всем читателям журнала!
Беседовала Светлана Губанова
